Сергей Довлатов и «философская ахинея» — факты о писателе и его творчестве
Сергей Довлатов создавал произведения, в которых абсурд выступает как фундамент порядка в жизни. Герои писателя на первый взгляд обычные люди, которые оказываются яркими и неповторимыми благодаря их безалаберности и непутевости. Довлатов не стремился поучать читателя, как Лев Толстой или Федор Достоевский, а мечтал быть для русской литературы кем-то вроде Александра Куприна.
Проза писателя стала классикой и разошлась на цитаты, но при жизни Сергей Донатович был на периферии литературного олимпа. Факты из биографии автора сборников рассказов «Компромисс», «Чемодан», «Наши» — в материале 24СМИ.
От Крыма до Владивостока
Отец писателя, театральный режиссер Донат Исаакович Мечик, происходил из еврейской крестьянской семьи, корни которой ведут в деревню Сухово в Крыму. Но при этом он родился в китайском Харбине, а его самый известный ребенок появился на свет в Уфе. Дед прозаика, Исаак Моисеевич, строил Китайско-Восточную железную дорогу и участвовал в Русско-японской войне, поэтому большая часть его жизни связана с Дальним Востоком. В 1930-х Мечики перебрались из Владивостока в Ленинград, где Исаака Моисеевича арестовали и расстреляли.
Когда началась Великая Отечественная война, молодой режиссер Донат был женат. С беременной женой Норой его эвакуировали в Уфу, где 3 сентября 1941 года родился будущий писатель. Мальчик появился в семье еврея и армянки, носившей фамилию Довлатян. Родители посчитали, что безопаснее для новорожденного будет, если в графе «национальность» указать «армянин». Позже писатель взял фамилию матери, в которой заменил армянское окончание «-ян» на русское «-ов».
В Уфе семья жила до 1942-го, а затем была эвакуирована в Новосибирск. Только в 1944-м юный Сергей с родителями перебрался в Ленинград, где поселился в доме на улице Рубинштейна. Таким образом, менее чем за полвека родственники Довлатова успели пожить в разных концах страны — на Дальнем Востоке, в Ленинграде, Башкирии, Западной Сибири — и вновь вернулись в Северную столицу.
Анекдот про Фета
В 1959-м Сергей поступил в Ленинградский государственный университет на отделение финского языка филфака. С этого момента он начал делать первые творческие шаги, чему способствовало окружение и хрущевская оттепель. Литератор общался с поэтами Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Иосифом Бродским, писателем Сергеем Вольфом и художником Александром Неждановым.
Есть анекдот, в котором Довлатов послал в журнал стихотворение Афанасия Фета, выдав за собственное произведение. Он получил ответ из редакции: молодому автору сказали, что у него еще много работы на пути совершенствования мастерства.
Пушкин и бокс
Писатель был поклонником творчества Александра Пушкина. До эмиграции он работал в музее поэта в Михайловском (Псковская область), а его друг Александр Генис отмечал, что Сергей назвал одну из своих дочерей в честь автора «Евгения Онегина».
В молодости Довлатов увлекался не только литературой, но и любил боксировать. Ходили слухи, что у писателя было определенное звание. После переезда в США он любил смотреть боксерские поединки по телевизору и следил за боями Мухаммеда Али.
Патологический ревнивец
В университете прозаик проучился два с половиной года и был отчислен за неуспеваемость. Не последнюю роль в этом сыграла его возлюбленная и первая жена Ася Пекуровская, которая в культурных кругах Ленинграда начала 1960-х считалась одной из самых красивых девушек. Довлатов добился ее расположения, обойдя Бродского. Сергей был патологическим ревнивцем, поэтому старался не выпускать из виду объект своего обожания. До свадьбы он вел себя навязчиво, постоянно звонил Асе с одним и тем же вопросом: «Когда встретимся?»
Довлатов поставил на первое место отношения с Пекуровской, что стоило ему учебы. Ревность не давала студенту уделять внимание образованию. В итоге Сергея отчислили и призвали в армию, а Асю штамп в паспорте не удержал от нового романа. Новобранца определили во внутренние войска и отправили в Коми АССР. Три года прозаик прослужил в охране исправительных колоний и накопил материал для повести «Зона: Записки надзирателя», которая вышла после эмиграции.
Дебошир
В Довлатове вежливость уживалась со злословием, а интеллигентность сменялась раздражением. Крепкий и высокий (рост 196 см) писатель умел драться, а под градусом мог покалечить даже друзей. Однажды Сергей обозвал «тюфяком» и «поцем» издателя Григория Поляка. Он был его близким другом, но изрядно выпивший писатель ударил товарища в ухо и разбил ему очки. Однако Довлатов был так пьян, что был не в состоянии добраться до дома, поэтому «тюфяку» Поляку пришлось сопроводить друга.
Однажды в Ленинграде литератор заявился в гости к Людмиле Штерн. Он предложил писательнице выйти за него замуж, а на протест со стороны ее супруга Виктора попытался ответить сильным, но безграмотным ударом. Муж Штерн применил прием одного из видов восточного боевого искусства, а затем схватил Довлатова за ухо. В этот момент в комнату влетела няня, которая пригрозила дебоширу милицией. В итоге Сергей ретировался, а затем встретился с Бродским, которому жаловался на «оторванное ухо». Однако утром писатель протрезвел, позвонил супругам и извинился.
Журналист-кочегар
После армии Довлатов пытался устроиться в жизни. Он хотел завершить обучение в университете и построить карьеру, став заметным литературным деятелем СССР. С первым писатель справился, хотя на филфак не вернулся, а получил диплом журналиста. С литературной деятельностью в Союзе не складывалось, хотя Довлатов не был ярым антисоветчиком. В «Записках надзирателя» он рассуждал о сходстве свободной жизни и заключения. Лучшим рассказом не только сборника, но и всей своей новеллистики прозаик считал повествование о том, как арестанты ставили спектакль «Кремлевские звезды».
В начале 1970-х Сергей перебрался в Эстонию. Рассчитывая на получение прописки, он два месяца трудился кочегаром, а параллельно работал внештатным журналистом газеты «Советская Эстония». Этот опыт подарил Довлатову сюжет для сборника «Компромисс», состоящего из 12 новелл, в которых автор в ироничном ключе рассказывает о редакционных нравах и правилах первой половины 1970-х.
В центре повести «Заповедник» находится интеллигент-экскурсовод Борис Алиханов. На создание произведения автора вновь вдохновил личный опыт. В 1976-м писатель оставил Эстонию и перебрался под Псков, где устроился в музей-заповедник Пушкина. По другой версии, прототипом считается Бродский, который хотел попасть в Михайловское на должность библиотекаря.
Жизнь секонд-хенд
В биографических книгах Довлатова в разных вариациях проскакивает русское явление или свойство, которое в старину предки называли самоуничижением. Например, этим полон сборник «Чемодан», в котором вещи, впопыхах взятые в эмиграцию, «рассказывают» историю его жизни. В некоторых местах писатель утверждает, что мир вещей его мало заботит. В основе самоуничижения Довлатова лежит жизнь ребенка из небогатой семьи, который в детстве не носил модные вещи и не играл с красивыми игрушками.
История про замасленную и заношенную вельветовую куртку художника Фернана Леже посвящена не ее владельцу или вещи, а юному Сергею, который был сыном малоизвестного театрального деятеля и рядовой актрисы, оставившей сцену и занявшейся корректурой. Противоположностью для Довлатова в детстве был его приятель Андрей Черкасов — сын актера Николая Черкасова, который известен по ролям Александра Невского и Ивана Грозного. С рождения у Андрея было все, а у его товарища — ничего.
Гардероб харизматичного и талантливого писателя состоял из вещей, которые ранее кому-то принадлежали. Например, меховую и лыжную шапки он раздобыл после пьянок, ремень — после драки в армии, перчатки — в костюмерной на студии «Ленфильм». Ботинки 47-го размера писатель украл у ленинградского партийного функционера.
«Русский по профессии»
В 1978 году Довлатов решил уехать за границу. К тому моменту минимум два его родственника жили на чужбине. Его дядя Леопольд в 1925-м, будучи 15-летним подростком, втайне от родителей отправился на корабле в кругосветное путешествие и остался жить в Бельгии, где скончался в 1979-м. Но Сергей хотел податься за океан, где был шанс реализоваться на литературном поприще. В США еще в начале 1930-х эмигрировал младший брат его деда Анисим Моисеевич.
К концу 1970-х у прозаика накопился список произведений, с которыми не был знаком широкий советский читатель. Его «Записки надзирателя» сильно не понравились цензуре, поэтому он более 10 лет прозябал в тени деятелей из Союза писателей, меняя работу. По СССР его книги распространялись через самиздат, поэтому о жизни на доход от литературы речь не шла. Сергей Довлатов уехал из России, чтобы опубликовать сборники рассказов и реализоваться в творческом плане.
Перед переездом в США писатель полгода жил в Вене. Для эмиграции он вспомнил о еврейском происхождении, которое помогло получить повод для выезда за границу. Хотя к национальному вопросу Довлатов подходил практично и любил называть себя «русским по профессии».
США
За океаном писателя ждал успех. Миллионное состояние на него не свалилось, но стабильный доход был, возможность заниматься любимым делом и признание читателей — тоже. Однако и здесь успех не был молниеносным. Первое время писатель думал зарабатывать на жизнь физическим трудом, чтобы параллельно освоить английский язык. Но за почти 12 лет жизни в Нью-Йорке писатель так и не овладел им.
В США Довлатов поддерживал общение с советскими писателями-эмигрантами. Несколькими годами ранее сюда перебрался Бродский, с которым Сергей Донатович делился творческими планами и обсуждал литературные новинки. Перед каждой встречей с поэтом прозаик тщательно готовился. Бродский был единственным человеком, которого «боялся» Довлатов, признавая уникальный масштаб его личности.
Швейцар и ювелир
Довлатов не строил из себя элитарного интеллигента и не смущался никакой работы. В Нью-Йорке писатель некоторое время служил швейцаром в роскошном отеле на Манхэттене. Работа показалась ему солидной и способной принести доход после неудачного прохождения курсов ювелира. Осваивая мастерство создания украшений, литератор использовал аксессуары жены в качестве учебных материалов. Ювелиром он не стал, но описал этот опыт в повести «Иностранка».
Готовность взяться за любую работу Сергей Донатович привез из СССР, где сменил ряд профессий. В Союзе он не только писал критические статьи или заметки в заводских многотиражках, но и собирался пойти в экспедицию с группой геологов. Однако за несколько дней до отправления в путь передумал и примкнул к команде рыболовов, с которой ушел в открытое море на траулере.
Воннегутова зависть
У Довлатова была непростая и печальная судьба. Но некоторые вещи давались ему играючи. Например, публикация 10 рассказов в престижном журнале The New Yorker и признание со стороны Курта Воннегута. Даже в 2020-х писатели мечтают, чтобы это издание опубликовало их произведения.
В этом Сергей Донатович обошел даже Воннегута, который однажды написал ему письмо со словами «Вы разбили мое сердце». Автор «Бойни номер 5» сетовал, что за полвека так и не смог продать журналу The New Yorker ни одного рассказа. «А теперь приезжаете вы, и — бах! — ваш рассказ сразу же печатают. Что-то странное творится, доложу я вам…» — говорил в письме Воннегут.
С публикацией рассказа «Юбилейный мальчик» в 1980-м помог Бродский. За писательской ревностью Воннегута последовали слова признания таланта. Все в том же письме от января 1982 года писатель отметил, что у Довлатова получился глубокий и универсальный рассказ. Он подчеркивал, что многого ждет от Сергея Донатовича, обладающего талантом и готового делиться им с этой «безумной страной».
В The New Yorker прозаик публиковался до 1989-го. Он стал вторым русским писателем, которому удалось удивить редакцию журнала. До него это получилось сделать Владимиру Набокову.
«Философская ахинея»
В Довлатове видят автора, который описывает быт и повседневные случаи из жизни, приправленные долей юмора и оригинальными фразами, ставшими цитатами. Но в литературе много бытописателей. Уникальность Довлатова в том, что он изучает действительность словно через увеличительное стекло, подмечая то, чего другие не замечают.
В эмиграции писатель изобрел собственный жанр, который называл «философской ахинеей». Сергей Донатович признавался, что не изучает детально факты, путает точные данные, не является скрупулезным и энергичным исследователем: «Короче, не журналист». Прозаик делился, что в США он не проникся американским бытом, плохо знал основные темы местной прессы, не следил за искусством. Но в эмиграции он внедрил жанр «взгляд и нечто», в рамках которого разглагольствовал на любые вопросы без претензий на экспертность.
Читателями Довлатова были жители Брайтон-Бич и окрестностей. Литератор не довольствовался этим и мечтал о признании на родине. Он отмечал, что в «сытой и прекрасной Америке» испытывает тоску по СССР.
Гонорары в СССР и за океаном
Довлатов называл деньги инструментом, который дает свободу: «Имея деньги, так легко переносить нищету». Но в Штатах прозаик так и не разбогател, не стал видным членом американского общества. Он констатировал, что неохотно говорит по-английски, а его дети — по-русски. Мэтр поздней советской прозы писал емко, интересно, но в то же время просто. В текстах Довлатова не встретить тем, воспевающих величие СССР: поднятие целины, победу большевиков или космический триумф.
Сергей Донатович умел одним словом объяснить, что происходит вокруг. Читатели помнят его «абанамат» из «Наших». Этим словом можно обозначить почти любую эмоцию. Писатель и его произведения знамениты тем, что раскрывают быт простых советских граждан таким, каким его помнят все, кто жил в 1960–1970-х. Его рассказы и повести легли в основу кинофильмов «Комедия строгого режима» («Зона: Записки надзирателя»), «Конец прекрасной эпохи» («Компромисс»), «Заповедник».
В СССР произведения Довлатова начали массово печатать в 1990-е. До эмиграции речь шла только о самиздате, за исключением редких случаев. Например, в 1974-м в журнале «Юность» опубликовали рассказ «Интервью». За него писатель получил 400 руб., что равнялось трем-четырем средним зарплатам советского работника. Публикации в The New Yorker приносили по $ 3 тыс., но половину писатель отдавал переводчице Энн Фридман.
Несчастный человек
На фото Довлатов запечатлен брутальным и уверенным мужчиной, но современники говорили, что он по своей природе был грустным человеком, который не умел радоваться жизни. В Нью-Йорке прозаик получил все, к чему стремился в СССР: публикации, гонорары, поклонников. Но в эмиграции писатель все равно чувствовал себя одиноким, впадал в депрессию, хотя тяга к спиртному утихала.
Литератор отмечал, что всю жизнь ждал какого-то определенного события: от аттестата зрелости до рождения детей и получения минимальных денег. В 1980-х все это у писателя было, поэтому он депрессивно говорил, что от жизни больше ждать нечего. Довлатов месяцами не прикасался к спиртному, но иногда случались срывы, заканчивавшиеся запоями. Врачи предупреждали его, что следующий может стать последним.
Перфекционизм во всем
Писатель ценил пунктуальность и терпеть не мог людей, которые опаздывают. Довлатов был перфекционистом не только в творчестве, но и в обычной жизни. Развязанные шнурки, неточное слово или неправильно поставленное ударение могли вызвать его ярость. В произведениях литератор не допускал, чтобы в предложении были хотя бы два слова, начинающиеся с одной и той же буквы.
Некоторые рассказы Довлатова читаются с улыбкой, но у писателя было правило: никогда не начинать и не заканчивать произведения предложением с юмористическим подтекстом. Прозаик считал, что юмор является не целью и не средством, а инструментом для понимания жизни. К слову, самым смешным автором в русской литературе Сергей Донатович считал Достоевского и пытался убедить друзей-литературоведов написать об этом научный труд.
Круг бездуховности
Август 1990 года забрал у публики две фигуры поздней советской культуры. 15-го числа разбился Виктор Цой, а через девять дней скончался Довлатов, который не дожил полторы недели до 49-летия. 24 августа 1990-го исполнилось ровно 12 лет, как писатель покинул СССР, чтобы отправиться в Австрию, а затем в США. В этот день Сергей Донатович умер в Нью-Йорке. Причиной смерти назвали сердечную недостаточность. Анисим Моисеевич пережил своего родственника на год и скончался в 104 года.
В 1991-м СССР распался, а сочинения Довлатова стали свободно публиковаться. Еще во второй половине 1990 года российских читателей начали знакомить с эмигрантской литературой. Это разорило зарубежные журналы и издательства, которые сотрудничали с писателями, уехавшими из СССР. Зато в России тиражи литературных изданий взлетели до невиданных высот (например, у «Нового мира» — 2,7 млн экземпляров). Довлатов не дожил до успеха на родине. «Заповедник» вышел через несколько недель после его смерти тиражом 150 тыс. экземпляров.
Писатель следил за тем, что происходит дома, и собирался приехать в Россию. До последних дней он продолжал плодотворную работу и планировал издать сборник, похожий по концепции на «Чемодан», но про еду. Известно, что прозаик успел создать три главы, о чем он сам говорил в письме литературоведу Андрею Арьеву, написанном в апреле 1990-го. Довлатов также делился, что в таком ключе будет работать дальше. После рассказов о еде он планировал написать сборник о женщинах: «Чтобы таким образом охватить весь круг бездуховности».
Сергей Довлатов стал уникальным явлением в поздней советской литературе, оставив заметный след в истории русской культуры. В память о нем в Пушкиногорье открыли дом-музей, описанный в повести «Заповедник».